ПО ТУ СТОРОНУ НЕБА. Путевые заметки. Глава 7. Хозяйка из Балтимора

Заключая контракт с любым сомнительным работодателем, необходимо внимательно изучить документ, обязывающий выполнять те или иные условия. Если по какой-то причине ваш работодатель не предоставил возможность внимательно изучить контракт на иностранном языке, то значит подвох налицо. Не попадитесь на ту уловку, на которую во время пребывания в Америке, поймался я, и не принимайте близко к сердцу вещи, кажущиеся абсурдными. Хотя, предупреждая всякие неясности и прочие проблемы, некоторые люди, заключающие контракт, умышленно не настаивают на внимательном прочтении текста, потому что те условия, какие указываются в нём, кажутся понятными и не требующими разъяснения. Людям, попадающим в чужой дом и подписывающим бланк с порой непонятными по смыслу иностранными предложениями, настоятельно советую предварительно ознакомиться с ними и попросить доходчиво прояснить условия.

Погрузившись в тяжелый, словно железные ворота крепости, изъеденные ржавчиной тоски, сон, я жалел, что провожу лето в Америке. Сквозь серую пелену реальности, из какой на время отлучился, я видел песочный берег Иртыша и недалеко от мелкой, но назойливой волны, мои родители готовили шашлык. Древесный уголь в мангале давно прогорел и теперь, излучая доброе тепло, ждал, пока на его попечение возложат шампуры с замаринованными в майонезе с перцем и луком куриными кусочками лакомства.
Странное чувство возникло во мне, то, в котором реальность воображаемой картины спорила с действительностью. По какой-то причине, пока недоступной сознанию во сне, я понимал, что шашлык делался для меня, но я не смогу насытиться им. Подойти к ним ближе я не мог: мои ноги будто приросли к траве на отлогом спуске к пляжу. Я возвестил родителей о своём прибытии громко, по крайней мере, так думал, но голос звучал тихо, будто сел после длительной беседы на высокой ноте. Откуда ни возьмись, выбежал мой пушистый кот – сибиряк. В зубах он крепко сжимал утащенный кусок уже приготовленного мяса.
– Барсик? – удивился я. Мы ни разу не брали кота в столь дальнее путешествие и тем более на машине, потому как у него в голове укоренилась недобрая ассоциация (каждый раз, когда ему нездоровилось, отец на машине возил его на лечение в клинику).
Кусок хорошо прожаренного мяса выпал у него изо рта. Точнее он сам выплюнул его, потому что не мог есть горячее. На моих глазах он крутил головой и ждал, пока остынет, а меня будто бы не существовало. На душе стало тяжко и тоскливо. Одиночество и здесь, во сне, преследовало меня.
Очнувшись от невыносимой жары, я попытался избавиться от неприятного тяжелого сна.  Медленно поднялся, ощутив сухость в горле. Мучила жажда.
– Свет, зачем вы выключили кондиционер? – спускаясь по лестнице в зал, недовольно крикнул я.
В доме оказалось пустынно, точно я жил один. Сумрак от закрытых жалюзи будто надел на душное пространство комнаты призрачный балахон. Густой тенью он спадал на принесённый неграми диван, на котором сохранилась поседевшая шерсть Снупа. Гирлянда, приклеенная на скотч над входом в кухню, казалась погасшей навсегда, и свет, исходящий от люстры, озаряющий скоромные апартаменты Вест-Гейта, не мог поглотить сгустившийся сумрак, особенно тот, что собрался в моей негодующей душе.
Немедленно охладившись яблочным соком, я нашёл ключ на металлическом брелке с безделушкой, которую подарил Надежде Кевин, записку, листок, небрежно вырванный из моей тетради за двенадцать долларов.
– “Вить, мы уехали с Кевином и Джи к дальним родственникам второго и вернёмся нескоро”. Если станет скучно, то звони на телефон, указанный ниже… Милош ночует теперь у Квон, поэтому ты остаёшься за главного! Warning 1: Не бросай апартаменты без присмотра. Выходишь – закрывай дверь на ключ и не оставляй открытым задний дворик!”
– Пошли вы! – бросил я раздосадованно. Они специально швырнули меня на съедение одиночеству, его тонким, но сильным корням, которые оплели мою душу. Разве до сих пор не поняли, что я с трудом переносил его, как самое тяжёлое наказание?     
Перекусив, я взял велосипед Милоша и выехал через ворота заднего дворика. В небо, расцвеченное закатными лучами, с изгороди взмыла стая птиц. Пурпурные лучи лениво ложились на землю между стволами канадских клёнов. Поднявшийся довольно сильный  ветер, такой редкий на восточной окраине Манассаса, мощно колыхал аккуратные кроны зелёной полосы деревьев. Тёмно-жёлтые листья и небольшие сухие  ветки, невыдержавшие натиска, скрасили монотонность подстриженных газонов.
Вернувшись из магазина, я проверил, не играют ли мои чёрные друзья в баскетбол. Среди  четырёх, сидевших на корточках ребят встретившихся на площадке, не нашёл знакомых. Их недоверчивые взгляды тотчас были брошены на человека, посягнувшего на чужую территорию. Я спросил, знает ли кто-нибудь из них Джексона или Большую Пулю. На мой вопрос отреагировал чернокожий парень с длинными косичками волос. До моего появления он сидел на мяче, а теперь резко поднялся и совсем недружеским взглядом уставился на меня, точно на враждебно настроенное создание. Я, пожав плечами, извинившись, поспешил покинуть площадку.
Апартаменты Алана, ещё одного моего чернокожего знакомого, находились поблизости, и я постучался к нему. Открыла пухлая молодая негритянка в длинном халате и недовольно сказала, что не видела его со вчерашнего вечера.
– Передайте, что Вик заходил, – попросил я. В меланхоличном состоянии духа, изрядно потрепанный тоской, я вернулся домой через задний двор, не закрыв ворота в отместку.
Приняв душ, непонятно по какой причине я выпил три бокала вина, наверное, чтобы  отогнать тоску. С лёгким сердцем отправился по мягкой широкой дороге сна. Наутро следующего дня безделья, моя тоска вновь напомнила о себе:
– Я здесь, с тобой, если не займёшься чем-либо, то помрёшь от скуки.
Её унылая мелодия досаждала мне целый день до обеда, который я провёл дома. Проехавшись по магазинам и встретив знакомых мексиканок – продавщиц, недолго поболтав, вынужден их оставить, потому что они находились на работе. Снова проверил баскетбольную площадку. В этот раз – никого.
– Хватит! – отчаянно заключил я. – Нужно что-то делать.
Избавиться от чувства бесполезности посещавшего меня во время пустого времяпровождения, я мог лишь одним способом – найти достойное дело и погрузиться в него целиком.
– Пора браться за работу! – решил я.
Отыскав в записной книжке номер женщины, которая однажды посетила бассейн в Хемптоне, я немедленно позвонил.
– Да-а, – ответил вялый однотонный голос.
– Здравствуйте, мне нужна Хэрра… – Выдержав паузу, в которой почему-то почувствовал себя глупо, я решил добавить: – Очень, очень нужна Хэрра!
– Кто это и что вам нужно?
– Я – бывший спасатель, который ищет работу…Виктор. Хэрра сказала, что…
– А-а, Виктор, помню! – Её голос преобразился, и я понял, что говорил с ней. – Вы…
Фразеологизм, который нас заставила записать учитель по грамматике в прошлом году, я вспомнил быстро.
– Да! – подтвердил я и повторил фразу, которая заставила её глаза вспыхнуть огнём тогда в бассейне “Американской мечты”, но воцарившееся молчание тяготело. Я не собирался оставлять себя в пучине пустого времени, в котором теперь вижу приевшиеся места и людей, набивших оскомину. – Хочу поскорей работать на классную чувиху!
– Ва-ау! – после короткой паузы восторженно протянула она. – Ок, Виктор!
Объяснив, на каком интернетовском сайте смогу найти расписание автобусов, она уточнила примерное время моего прибытия в Балтимор, на место новой работы, где не нужно платить ренту и не тратиться на запас еды. О-о, я представил эти прекрасные условия, в каких я мало работаю и живу бесплатно и питаюсь также, десерт – после каждой трапезы, спутниковое телевидение, бассейн…успел надоесть мне! Какие всё-таки хорошие люди американцы. Хорошо мечтать, в собственном бурном потоке воображения я сделал паузу и вернулся, продолжив расспросы о том, чем стану заниматься. Голос Хэрры звучал обнадёживающе, подобно мелодии лёгкого свежего ветра, что обдувал нагревшееся на солнце тело.
– Ничего сложного! – прощебетала она. – Я готова поспорить, что такой славный парень, как ты, справится с чем угодно!
– Ещё бы! – гордо ответил я.
Открыв нужный сайт, я с тревогой обнаружил, что автобус прибудет через сорок минут. Не долго думая, я радостно написал записку. Удивительно, но мои пальцы так быстро и красиво выводили буквы. Признаться, хороший почерк человека беззаботного и чистого, точно капля утренней росы, давно позабылся мной, с того времени, когда я учился в начальных классах. Положив в матерчатый рюкзак паспорт, “Социальный номер” и фотоаппарат, я достал из потайного кармана сумки кредитную карточку, на которой осталось долларов двести, не больше, быстрым шагом направился к выходу. Теперь ураган бесплодных мечтаний, сгусток метастаз, пустых скучных поэзий, поразивших мозг, не могли более угрожать мне тоской и никчемными мыслями, навязчиво стремящимися испортить настроение.
Природа угасающего дня, теряющего свою выразительность, радовалась вместе со мной. Звонкая струна, облачённая в линию облаков, пересекающую ясное небо, казалось, играла у меня в груди. Птицы, опускавшиеся на ветви деревьев в парке, выводили мелодичные трели. Чёрный старик, Марч, на инвалидной коляске усиленно работая руками, обогнал машину, замедлившую ход на перекрёстке. Никто, кроме меня, дорогу не переходил, поэтому машина скоро опередила старика, но он не унывал. Надавливая на пипку клаксона, он катился дальше.

Заняв короткую очередь за билетом, я наблюдал за помощником кассирши, который с трудом поднял на весы тяжёлую огромную сумку чёрнокожего старика в старом сером костюме, пиджаке и драных брюках. На его спине шнурком была придавлена фетровая шляпа с прикреплённым сбоку гусиными пером. Помощник взвесил мешок и покачал головой.
– Сэр, у вас перевес.
– Не может быть перевеса! – возмутился тот, достав из кармана пакет с жевательным конфетами. – Угостить, приятель?
– Спасибо, сэр, не нужно.
– Заплати и не задерживай людей! – бросила кассирша. – Ты в который раз пытаешься уменьшить плату за перевес! Пятнадцать долларов…
Он с легкостью поднял одной рукой сумку, а другой пакет, показывая, что перевес – большая ошибка.
Автобус, заехав под посадочный навес Грей Хаунда, издал слабый сигнал. Водитель, выглянув из окна, проделал жест ладонью, который американцы использовали, чтобы показать неудачное стечение обстоятельств. По выражению лица смуглого пожилого водителя я и, наверняка, остальные поняли, что не всё в порядке. Работник, проверяющий билеты и складывающий багаж в надлежащее место, развёл руками, мол, не его проблемы. Он демонстративно поднёс к уху телефон, но звонить не стал. Водитель отмахнулся, откинувшись на спинку сиденья.     
Бомж показал пять долларов и жалостливым взглядом окинул окружающих. Они, перекинувшись некоторыми фразами, по два доллара быстро сложили остальные десять. Купив билет, я рассматривал двух чернокожих и одного белого пассажира, одетых  в стиле ретро. На их ранцах были нарисованы портреты актёров фильма “Заводной апельсин”. И сами они, бросая вокруг шальные взгляды и толкаясь, напоминали друзей главного героя фильма – главаря банды.
Люди, использовавшие общественный транспорт, оказались отнюдь не средним классом американцев, обладающих собственным средством передвижения. Простые люди с обыкновенными мыслями, не отражающими в  лице излишнюю гордость и высокомерие.
Наполовину пустой автобус выехал на шоссе. Водитель, поглядев в зеркало, с едва заметным оттенком недовольства, сообщил, что придётся сделать вынужденную остановку в Лореле.
– Механик должен  проверить двигатель, чтобы мы не заглохли где-нибудь на шоссе, – добавил он. И предупреждая нарастающий ропот, водитель добавил, что нет смысла подавать в суд на компанию “Traveler1”, содержащую старую марку автобуса, потому как шеф оплатил всем пассажирам  на вынужденной стоянке  комплексный обед и пончики.
– Ва-ау! – раздалось в автобусе точно по команде. Как выяснилось халяву любят не только в России, но и  в Америке. Приподнявшись на сиденье, я обернулся на восторженные лица, искрящиеся глаза пассажиров. По мне так американские пончики походили больше на ватин, от избытка сладости которого выпиваешь непомерное количество “Эспрессо2”. Могу отметить, что пончики, какими я лакомился в Петербурге, имели явное превосходство над хвалёными американскими. Я предпочту комплексный обед.
Присев на место, к своему изумлению, увидел рядом знакомого бомжа.
– Привет, – как ни в чём не бывало сказал он, улыбнувшись. Не скрывая белых, как слоновая кость зубов, спросил, как меня зовут.
– Виктор, – невольно ответил я, сконфузившись и приготовившись прятать нос, но странно, что до сих пор ничем, кроме лёгкого одеколона, не пахло.
– Приятно познакомиться Вик. Я – Чарли, – Он, наклонившись от спинки сиденья, потянул наверх шнурок на груди, и шляпа заползла на его седую шапку волос. – Бейтс! Не  против, что я?.. – достал он из кармана малиновый шарик от бильярда и проделал ладонью и пальцами трюк, демонстрирующий ловкость рук. Шарик исчез за другой ладонью.
– В рукав бросил, – скрывая удивление, ответил я. – Меня не проведёшь, старина!
– Клянусь, нет, – растерянно покачал головой Чарли. – Можешь поискать.
Я, заметив в незнакомце отличное качество, позволяющее легко получать расположение чужого человека, оттянул его левый рукав и действительно ничего не нашёл.  
– Так он закатился!.. – заключил я.
– В самом деле, думаешь?..
– Да.
– Ладно, – пожал он плечами и, отвернувшись, некоторое время глядел на пассажира, держащего на коленях клетку, где между тонкими прутьями  блестели пурпурные глаза морской свинки. – Хорошо, фокусов полно в жизни, согласен, Вик?
– Да, – пожал я плечами.
– Особенно в Калифорнии. О, да, парень!
Взгляд запавших глаз устремился куда-то вверх, и мне стало не по себе, когда я заметил помутневшие белки, напоминающие скользких бледных устриц, запутавшихся в толстых сетях кровеносных сосудов. Чарли посмотрел на меня снова и то, какими сделались его глаза, заставило меня вздрогнуть: два больших серых шара прыжками двигались по орбите, а затем застыли, будто перестав функционировать, и ожили, сфокусировавшись на точке, существующий внутри меня. Ощущение было такое, что я пребываю на приёме у экстрасенса, и тот искал решение проблемы в глубине моего разума.
Автобус поворачивал направо, и Чарли чуть навалился на меня.
– Как в жизни!.. – Он указал на ровный ряд деревьев, цепочкой убегающих вдаль за окном. – Не знаешь, когда наладится жизнь, и вещи…имею виду настоящие вещи, пойдут своей чередой.
Я молчал, представляя, как стану работать на удивительную женщину, а Чарли говорил и говорил про жизнь, про то, что он никого не слушал и теперь свободен. Я кивал с притворным вниманием, когда тот приводил какого-нибудь американского писателя, описывающего человека из низшего общества, и все они обладали богатой духовной силой.
– Кто, писатели?
– Да нет же – они! – Как бы невзначай он дотронулся до своего лба, на котором проступила испарина.  
– Вынужденная остановка – Лорел, – объявил водитель.
Закусочная под сенью могучих крон дубов так и называлась: “Lorel`s snack bar1”. Аллея – коридор между аккуратными кустарниками и деревьями, похожими на тёмно-зелёные гигантские иглы, вела в маленькие ворота, где у развилки размахивал листом с новым комплексным обедом человек в одежде гамбургера, из которого торчали листья салата и текла яичница. На гладкую дорогу аллеи заползли покосившиеся тени деревьев и кустарников. Солнце – начищенный до блеска медный диск, казалось, переливался огнём раскалённой магмы. Хор из цикад то замолкал, то взрывался стрекотом новой силы, способной свести с ума чуткого к звукам, то почти затихал. Я вспомнил, как Данди по прозвищу “Крокодил”, сидя на дереве, предупреждал напарника об опасности, раскручивая моток проволоки, прикреплённый к деревянному бруску; звук был точно такой же.
Из телефона-автомата я сообщил Хэрре, что задержусь. Она успокоила меня, сказав, что остаток дня проведёт дома.
В закусочной, в уютном охлаждаемом кондиционером помещении, за менеджером, темнокожим высоким парнем в костюме, семенили две худенькие разносчицы в длинных платьях в крапинку и с оборками. На их головах лежали крупные розовые банты, что придавало им сходство со школьницами на празднике последнего звонка. Пока менеджер и одна разносчица урегулировали проблему, связанную с недовольством привередливой семьи по поводу плохо прожаренной картошки фри, другая приготовилась принять заказ у человека, расположившегося с краю от стола с двумя фарфоровыми вазами, то есть меня. Я, представляя составляющие бесплатного обеда, засмотрелся на садовника, принёсшего несколько роз.   
– Как дорога? Что вам, сэр? – разносчица, улыбнувшись, приготовилась записывать в блокнот.
– А, что? Я из автобуса!
– Ага.
– Без пончиков.
– Ок!
Мне принесли поднос, на содержимое которого не поскупились ни на каплю. Гамбургер с двумя котлетами, обильным количеством майонеза внутри. Яйцо выглядывало из-под первого бифштекса, а бледно-зелёные листья салата – из-под второго. Кушанье выглядело точно так же, как ходячая реклама. Я сглотнул слюну – на подносе дожидалась большая порция румяной картошки фри, салат из кукурузы, оливок, сметаны с коричневыми, зелеными семенами душистой приправы. В коробке – уложены пирамидой пять острых крылышек в кляре. Литровый стакан я тотчас поднёс к автомату с напитками и прежде чем наполнить его моей любимой кока-колой, бросил пару кусков льда. Наконец, счастливый,  с приподнятым настроением лакомился бесплатным обедом. Как хорошо неторопливо насыщаться, чувствуя неповторимый вкус, и думать, что кто-то сейчас будет усердно работать и ускорять мысли, например, озабоченный точностью проверки механик, вывернувший из-за угла закусочной, быстрым шагом направлялся вдоль больших окон. Сосредоточенное лицо, суровый взгляд и чуть опущенная голова выдавали в нём человека ответственного и серьёзного, намерившегося правильно выполнить работу. В боксе его дожидался водитель, и механик вот-вот начнёт проверку.
Подобрав весь обед подчистую, я чувствовал, что насытился. Пояс на матерчатых джинсах не затягивался до конца и норовил растянуться. Втянуть набитый традиционной американской едой живот не выходило, и я затянул пояс так крепко, что с трудом мог продохнуть. Неуклюже переваливаясь с одной ноги на другую, я ощутил, как душный воздух Вирджинии источал сладкие флюиды лени. Я, как впрочем и другие люди полностью расправившиеся со своим обедом, не оставившие в желудке и частицы пустующего места, неохотно шли к боксу. Словно сытые медведи перед зимней спячкой мы хотели поинтересоваться, когда лучше проснуться, чтобы успеть на другой такой же сытный обед.

– Минут сорок, может больше, – посмотрел на часы водитель. Механик, бросив на него взгляд, наивный и полный иронии, вытирал клочком тряпки руки, испачканные в масле.
Позёвывая, мы разошлись: кто на мелкую траву холма, кто на скамейки перед закусочной в сгустившуюся тень крон дубов. Я решил прогуляться за холм в сторону раздававшихся громких голосов и выстрелов из ружья. Воздух над большой шишкой, казалось, соскочившей на земле от удара великана, был пропитан рассеянным малиновым светом  предзакатного солнца. Он вибрировал,  и сквозь его прозрачную дрожащую стену облака передавались на тёмно-синий холст неискусно, словно размазанными пятнами начинающего художника. Землю постепенно покрывала мгла и там, где небо соприкасалось с высоким зелёным холмом, покрытым маленькими пиками аккуратного кустарника, проходила темнеющая линия горизонта. Крупная птица взмыла над краем холма, и нахлынувшая волна тёплого ветра плавно пустила её по воздуху, точно планер.
С опушки холма виднелась табличка территории парка, огороженного невысоким забором. Достав фотоаппарат, я запечатлел удивительные краски готовящийся ко сну природы.  За воротами шло действие – съёмочная группа работала над фильмом. Первый раз мне довелось наблюдать работу режиссёра, здорово, что случилось это в Америке! Человек в панамке стоял на поднимающейся мини-платформе, что-то эмоционально пояснял в громкоговоритель на испанском языке. Новый  дубль, камера, мотор!.. Около окружённого мальвами тёмного силуэта трактора с ковшом из-под земли раздался выстрел, поднялась крышка. Точно из погреба вылезли парень и девушка. Перекинувшись несколькими короткими фразами, они побежали в центр аттракциона “Flight of Angels1” к воздушному шару, привязанному к металлической перекладине. Съёмочная группа быстро проследовала за ними.
Я подошёл к трактору и с интересом прочитал табличку: “Since the time of Great Depression2…” Передо мной стоял трактор, чьи ржавые гусеницы, наполовину поглощены землёй, словно  памятник со времён тяжёлых и голодных, когда фермы: источники пищи и дохода, вмиг сравнялись с землёй и плодородные почвы полей перешли в собственность государства. Меня переполнило одновременно чувство изумления и восторга. Покрасневшая, осыпавшаяся ржавчина трухлявого, точно многолетний пень, трактора служила неплохим удобрением. Вот почему так буйно разрослись мальвы, подметил я, неистово улыбнувшись. Цветущие растения, обвившие кузов, я никогда не видел, но аромат, приятно раздражающий обоняние, запомнился мне надолго. Брошенное корневище не погибло, из него, около гусеницы, вырос мясистый стебель, прогнувшийся под весом белых колокольчиков, распространявших неправдоподобно сладкое и пьянящее благоухание.
Съёмочная группа возвращалась, человек в пиджаке по пятам сопровождающий мини-платформу, замахал руками, когда я стрельнул вспышкой на воздушный шар.
– Мы понесём убытки! – сказал он по-английски с испанским акцентом (некоторые согласные в испанском произносятся всегда мягко). – Нигде не должно быть информации по новой картине. Я – спонсирую новый проект, по моему мнению, блестящий, понимаете?..
– Ок-ок! – Я сделал вид, что удалил образ и, спрятав цифровой фотоаппарат, по привычке, которая помогала мне казаться наивным человеком – американцем, засунул руку в карманы, закинул голову набок и часто заморгал. Отсутствие кредитной карточки, билета, я заметил не сразу, а лишь когда пальцы правой руки убедились в том, что глубокий карман совершенно пуст. Невольно вздрогнув и по тому, как отреагировал он, я понял, что лицо моё побледнело. Я ощутил чудовищное давление на виски, пытаясь проглотить сухой комок, подкативший к горлу. Навязчивая мысль о воровстве точно толстой иглой прошла мозг насквозь, и оставленная ржавчина уныния грозила свести меня с ума.    
– Парень, ты в порядке?
Бросив растерянный взгляд по сторонам, я побежал к закусочной, укоряя себя за то, что не положил вещи в рюкзак.
– Карманы… – В голове всплывали разрозненные мысли. – Когда я сел, то джинсы натянулись на коленках и карманы растопырились и этот, бомж… ох и хитрый. Вот встречу я его!..
– Где тот чёрный человек?.. Он ехал с нами…похожий на бомжа? Пиджак серый у него! – Из-за охватившей меня паники, английский превратился в набор слов.
– Простите, что? – крупная женщина в очках внимательно вгляделась в моё  растерянное  лицо.
Я тотчас заметил людей, сидевших в автобусе передо мной, отправившихся в закусочную второй раз. У них-то я узнал, куда делся бомж, по имени Чарли.
– Если вы о старике, который взял обед на вынос, то он давно уехал на такси. Эти…только с виду!.. Понимаете о чём, я? Хитрецы…
– Да, – разбито ответил я, опустив голову. Совсем отчаявшись, я даже не слышал дальнейшее развитие его мысли.  – Он украл мою кредитку.
– Чёрт, приятель, неужели? Поздно опомнился. Сколько бы ты ни хранил на счету, закрывать его не имеет смысла. Тут неподалёку магазин техники, а он – на такси. Необязательно набирать пин-код на кассе, когда выбираешь “кредит”.
– Знаю.
Автобус уезжал (несмотря на то, что люди помнили пассажира с ярко-синим матерчатым рюкзаком и вступились за меня перед проверяющим, но всё равно без билета поездка считалась не состоявшейся), а я смотрел на него сквозь влажные от слёз глаза около посадочного навеса. Душу отравлял яд негодования и печали, и сдерживать эмоции было крайне трудно. В подобное состояние, возникшее в те минуты отчаяния, я никогда не попадал. Внутрь тебя забралось гадкое существо; оно, словно растянуло, расстроило струны крепкого духа, связав их толстой, пропитанной горьким раствором полыньи, нитью невозвратимой потери.
Совсем стемнело, а у меня не осталось двадцатипятицентовых монет, чтобы предупредить работодательницу. Хотелось спать. Странно, но в такое время я ещё бодрствовал. Из-за переживаний, я потерял силы… На ум пришла мысль: вызвать такси и попросить отвезти по адресу ценою фотоаппарата.
– А что – он в прекрасном состоянии и совсем новый, куплен пару недель назад! – отрепетировал я, поёживаясь от холода на скамейке закусочной. – Отдам с флеш-картой; она как раз на два гигабайта… постой… на ней ведь столько фоток! Тогда без флешки! Не пойдёт…
Менеджер вышел, предлагал полакомиться бизнес ужином, но я отказался. Он покрутил головой, словно пытаясь отыскать причину моей задержки здесь. Наконец зашёл. Из-за прилавка, где стояла очаровательная кассирша европейской внешности, он иногда поглядывал на меня.
Сидеть на холодной скамейке я не мог. Блин, почему под вечер обязательно становилось холодней? И снова я не взял ни кофты…хоть бы рубашку с длинным рукавом одел в дорогу! Кошмарные мысли о том, что придётся провести ночь на земле, с тараканами, ворохом кружились в голове. Я не заметил, как дошёл до трактора и вдруг остановился, пристально глядя на воздушный шар. Хорошая идея возникла мгновенно. Я резко надел на спину рюкзак.
– Никто меня не увидит, ведь я проснусь пораньше и спрошу, как дойти до Балтимора, – слегка улыбнулся я, забираясь по верёвке в большую плетёную корзину под шаром. Она вздрогнула, когда прыгнул в неё. Пригнувшись, я мельком огляделся и, никого не заметив, облегчённо вздохнул.
Я свернулся калачиком на дне корзины. Плетёный пол быстро нагрелся подо мной, и тепло не выветривалось, несмотря на то, что ветер гулко завывал, и, казалось, шар вибрировал. Какой-никакой, но уют чувствовался. Так навязчивые дурные мысли на время покинули мою голову, оставив лишь усталость, какую я хотел прогнать здоровым сном. Сны никакие не посещали, но помню музыку губной гармошки. Ветер, казалось, лепил её слабыми чуть согнутыми пальцами вихрей, извлекая звуки, плавные, вселяющие спокойствие и надежду. Но вот – в голове раздались другие звуки – стонущие и плачущие, как у волынки. Теперь во сне стало чертовски неуютно, холодно, как в ледяной пещере. Её каменные холодные тиски сжимались, и находиться в ней больше я не мог.
Открыв глаза, почувствовал, что замёрз не на шутку. Мурашки выступили на коже, и пальцы рук вот-вот превратятся в ледяшки. Посмотрел наверх на тёмно-коричневый узор шара. Почти ничего не изменилось, за исключением того-что небо как-то слишком близко да и облака… облака! Я вскочил в холодном поту, не помня себя от ужаса. Прильнул к бортикам, огляделся. Думал я обезумел: мои глаза, расширившиеся и слезящиеся от ветра, различали мелкие, точно игрушечные постройки домов, несколькими рядами проходящие между извилистых линий дорог, и пики деревьев и вышек местных распределителей сигнала сотовой связи. Как шар мог отвязаться? Это всего лишь страшный сон! Эй, ангел мой, проснуться помоги мне!
– Ма-ма! – закричал я, осев на дно, съёжившись от холода. Руки онемели так, что пальцы сгибались с трудом. Ноги в кроссовках почти не чувствовались. Чуть пошевелив пальцами ног, я понял, что мне во чтобы то ни стало необходимо в тепло. А вокруг только бледно-коричневые бока глубокой квадратной корзины, над головой гладкий материал шара, длинный вогнутый внутрь шов, затянутый толстым шнурком; его растрёпанный, похожий на конский хвост конец швыряло из стороны в сторону потоками сильного ветра.   
Резкий шелест издалека, затем удары вертушки… приближающегося вертолёта обнадёжили. Ближе, ближе… Я сначала не поверил, продолжая сидеть неподвижно, обхватив руками колени. Я, зажмурившись, точно кролик, которому вот-вот прокусят шею, подскочил, обрадованно прошептал:
– Ура!
Подпрыгнув, я испугался, крепко схватился за ручку: воздушный шар покачнулся. Как я так не подумал запечатлеть образ зелёно-синего воздушного эвакуатора на фотоаппарат? Просто сильно перепугался тогда, а теперь кто поверит? Тогда я забыл про фотоаппарат и рюкзак на моей спине вообще.
Всё, что произошло далее, не сохранилось в памяти, потому что я потерял сознание.
Я, обёрнутый в толстый тёплый плед, держал стакан с горячим густым красно-жёлтым раствором, с интересом  разглядывая просторный салон вертолёта, по потолку которого проходил толстый изогнутый кабель. Его красная оболочка, наполовину спрятанная под тёмно-серую обшивку, казалась сосудом, исходящим из сердца – кабины. На стенке над аптечкой и огнетушителем просматривалась сетка радиоприёмника. Из него выходила тихая музыка, и после короткого сигнала чей-то голос поинтересовался:
– Как там приятель?
Кто-то ответил басовито и чётко по рации, но я плохо понял, о чём шла речь, и продолжал с интересом осматриваться внутри салона вертолёта.
Вот лежит чья-то униформа летнего типа, спасательный красный жилет, шлемы и пара наушников с мягкими подушками. На табличке, прикрепленной двумя шурупами к деревянной доске стенки, красной линией была перечёркнута сигарета. Маленькое прямоугольное зеркало, хранившее два крупных отпечатка пальца, отражало красный крест аптечки.
Парень в чёрной шапке с эмблемой какой-то бейсбольной команды в защитной одежде наклонился ко мне.
– Ты в порядке? – спросил он, пожав мне руку своей большой лапой в кожаной перчатке с обрезанными пальцами. – Я – Рон.
– Витя, – улыбнулся я.
Держась за поручень, он сел рядом. Хлопок по нагрудному карману заставил выпрыгнуть пачку сигарет. Рон ловко  вытащил одну сигаретку губами, поднёс пачку “Мальборо” к моему лицу, предложил.
– Нет.
– Рот не закрывается… – Он посмотрел на меня внимательно. – Простудился! Тут не болит, проверь? Вот… Пей, пей…штука снимает температуру, переохлаждение моментально. В аптеках такого нет.
Переборов невероятное удивление, я, наконец, закрыл рот, отпив кисло-сладкий лимонный раствор, похожий на наш “ТераФлю”.
– Неплохо! – оценил я севшим голосом. – Клёво тут.
– Да? – рассмеялся Рон, глянув на напарника в наушниках. Тот вопросительно кивнул и, не получив ответ, откинул голову.
– Шар куда дели?
– Сейчас на земле.
Рон, прикусив нижнюю губу, некоторое время наблюдал за напарником в наушниках, поглощавшим гамбургер. Выудив из рюкзака два завёрнутых в бумагу сандвича, снова повернулся ко мне и сказал, что они хоть и не такие вкусные, как в “Макдональдсе”, но у его жены лучше выходит только в постели. Над шуткой он громко засмеялся сам. Я поддержал, чуть растянув уголки обветренных губ.
– Давай-ка проверю! А ты ешь и запивай. На вкус как лимонная кока-кола без газа, неправда ли, парень? – Рон посветил мне в глаз светом маленького фонарика. – Порядок. Теперь скажи: а-а! Хорошо. В общем: обойдётся.
По тусклому отблеску зари в окне было понятно, что настало раннее утро. Я, сложив жаркий плед, передал Рону, который настаивал на подаче ответного заявления в суд (оказалось, что съёмочная группа заявила в полицию об угоне воздушного шара). Я, отказавшись, покачал головой, а Рон удивлённо посмотрел на меня, затем перевёл ироничный взгляд на напарника, и тот неопределённо кивнул.
– Ребята оставили шар без присмотра, – отвлечённо проговорил Рон. – Мало ли кому захочется просто поспать в нём. – Парень, казалось, размышлял вслух, не понимая моё решение вовсе. – Странные вы, русские!.. Можно высудить приличную сумму.
Я, держась за поручень, заглянул в окно. Солнце, огромный переливающийся расплавленной медью шар, наполовину показалось из-за тёмно-серой линии горизонта. Далеко, чуть дальше тех холмов, что представлялись мне крохотными неровностями земли, я заметил, как разлился пурпурный свет. Земля будто нагрелась докрасна и постепенно плавилась. Пока я любовался рассветом, Рон уточнил адрес работодателя, по которому я так спешил.     
 – Хо, мы будем там минуты за три, четыре. – Он обнадёжил меня и сообщил по рации новые координаты. – Я, кстати, живу недалеко. Вот мой адрес, почти в двух милях от твоего района. Держи визитку.
У меня закружилась голова. Рона и его напарника, сделавшего вид, будто того тошнит, повело в сторону. Они, указав большими пальцами в окно, вместе протянули:
– О-о!
 Вертолёт сменил направление, а Рон пояснил, что когда происходит внеплановое изменение курса, они проделывают один и тот же весёлый жест.      
Рассматривая  карту Балтимора, рекомендовал лучший путь достижения конечной цели моего путешествия в “Silver Tower1”, он поинтересовался, кем я стану работать.
 – Точно не знаю, – ответил я, подумав. – Работа по дому. Наверня-ка: подай, принеси, приберись, купи продукты. Хэрра – красивое имя.
– Женщина! – глаза Рона увеличились и несколько секунд, сверкая, не моргали. – Осторожно, парень, иногда с ними лучше не иметь дело.
Вертолёт медленно снижался, а моя голова закружилась снова. Из рации на стенке прозвучал протяжный сигнал, затем крепкий голос пилота:
– Внимание: на выход!
Рон схватился за поручень, наклонился к двери, позвал меня. Я последовал его примеру.
– Держись, приятель, – посоветовал он, отодвинув дверь.
Снаружи раздавались удары вертушки, оглушающие и резкие. Потоки воздуха, созданные поворотами огромного креста на крыше вертолёта, клонили кроны деревьев в разные стороны. Крепко стояли лишь два дуба по обе стороны круглого фонтана. Не удерживая листья и передвигая ветвями, теперь и они отклонились и дрожали как напуганные, когда вертолёт едва коснулся большой площадки, где лежали два чёрных мешка с мусором, оставленных для уборщика. Из-за скупого света, разбавленного утренней дымкой, засыпанная листьями вода фонтана, казалось, посерела.
– Ок, Вик! – Рон приложил два пальца к виску, затем плавно отвёл их. – Бывай, парень. Я если что – рядом. Обращайся!
– Пока, дружище.
– Эй, постой! – посмотрел он в сторону кабины пилота. Вертолёт стремительно набирал высоту. Рон, примерившись, бросил мой ярко-синий матерчатый рюкзак. Я поймал его и помахал рукой. В ушах звенело, в голове гудело, а перед глазами возникли события и множество образов связанных с ними. Я, сев на мраморный парапет фонтана, улыбнулся – в моём рюкзаке Рон оставил карту Балтимора и пару своих визиток на всякий случай. Оглядевшись в тишине парка, я некоторое время рассматривал карту. Услышав красивые звуки, сложившиеся в разноголосое пение птиц, я попытался разглядеть их в кроне дуба. Не мог не заметить на дне фонтана сверкавших серебром сотни точек. Пятицентовые, двадцатипятицентовые, монеты в один дайм (1 дайм – десять центов) мирно лежали на дне и не подозревали о моём мгновенно созревшем хитром плане.
– Хо-хо! – улыбнулся я, разглядев рубли, украинские гривны. Достав из рюкзака часы, которые нашёл в коробке “Находка1”, установил, что мало кто придёт в парк в столь раннее время. Скинув кроссовки, джинсы и футболку я перемахнул через парапет, взметнув брызги. Тёплая вода фонтана покрылась рябью, заколыхав листья. Глубина фута три-четыре, поэтому придётся изрядно понырять, недовольно подумал я! Расталкивая листья разной формы, я ногами сгребал монеты в кучу, затем окунался целиком, и серебристая горсть сверкала теперь в моей ладони. На парапете фонтана набралась довольная хорошая кучка, ценность которой я примерно оценил не меньше долларов десяти, но это если не считать монету в два евро. Работы только казалось мало не первый взгляд. Голова кружилась, заломило в мышцах. Я хотел побыстрей закончить процесс добывания монет и совсем не заметил старушку, катившую до верха набитую тележку с продуктами.
– О, боже мой! – встала она как вкопанная, увидев человека выбравшегося из-за парапета фонтана. – Где мои очки? Помню, что выбирала джем в очках, – старушка с белыми, как пастила волосами, закрепленными ободком, прищурилась, вытянула голову, как мой кот в Омске, когда выглядывал из-за угла стены на миску, не прибавилось ли там съестного. – Вы – ангел?
– Да! – Я глядел на неё как на привидение. А что ещё могло двигаться в такой ранний час? – От ангела у меня, пожалуй, только белые плавки.
– Что вы сказали?
– Ангел, конечно.
– Как хорошо, что я вас встретила! Скажите… – С надеждой попросила старушка.. – А нет… избавьте меня от бессонницы. Очень прошу.
– Есть хочу!
– Сейчас-сейчас. – Она порылась в явном запасе на неделю и дала мне два сникерса и литровую бутылку апельсинового сока.   
– Приобретите снотворное. От бессонницы мы всегда советуем одно и то же.
– Да, действительно. Хотя нет – оно вредит.
Я, покачав головой, снова перемахнул через парапет фонтана. Заплыв под листву, дожидался, пока белый расплывчатый образ закончит осмотр воды.
Съев два сникерса и запив соком, я продолжил исследование дна и нагрёб с десяток долларов точно.
Человек в спортивной одежде от “Adidas” с тростью и круглых чёрных очках напоминал слепого из галивудских фильмов. Он то шагал прямо и, казалось, любовался природой парка, то шёл неуверенно, проверяя тростью каждое место, куда ступала его нога. Но меня, посчитавшего улов, он заметил.
– Доброе утро! – сказал я, нырнув последний раз.   
 От парка до блока апартаментов “Серебряной башни” меньше мили. По тропе, спускающейся с холма, я вышел на развилку, указывающую в трёх направлениях: первое на “Villas of Silver Tower`s area1”, второе на “Tronton`s place1” и третье – на “Administrative Buildings2”. Так она живёт не в апартаментах, подметил я, пересекая пустую дорогу.
Эта часть Балтимора представилась мне городом зелени, цветов и деревьев. Двигаясь по карте, я свернул на тропу пологого холма, на котором возведена декоративная башня; из углублений – небольших окон выглядывали десятки красных, белых роз. Между ними проходила лестница, состоящая из каменных выступов и металлических ручек. Над каждым углублением серебрилось кольцо, куда устанавливалась лейка, поэтому садовник мог без труда поливать цветы. Высокая каменная арка над крыльцом в засаде из клумб приглашала путника полюбоваться красотой домов и приобрести землю на участке Серебряной башни.
Я шёл по гладкой дороге ухоженной аллеи между огороженных невысокими изгородями садов, где чернел гриль и на балконе, украшенном плетёными горшками цветов, стояли кресло-качалки. Наконец, я нашёл нужный адрес. Посмотрел на часы, нахмурился – всё-таки очень рано. Делать нечего и я, открыв калитку, осторожно огляделся, нет ли злой собаки. Улыбнулся, подивившись, своей привычке. В Америке не может быть злой собаки, охраняющей сад, потому что она бы тревожила покой окружающих каждый раз, когда кто-нибудь проходил бы мимо.
Со стороны склона к особняку Хэрры подступил сад с декоративным кирпичным колодцем, из его бетонного основания торчал кран со шлангом, скатанный огромным кольцом. Яблочные деревья окружали детскую площадку с качелей и пластмассовой извивающейся змейкой – горкой. Гараж с кодовым замком, пристроенное к нему помещение – Storehouse3. Наконец широкое крыльцо, перила которого обвило вьющееся растение. На белой двери под глазком висела связка героев из американского мультсериала – “Винипух”: сам плюшевый мишка, Кролик, Пятачок и Кристофер Робин. Искра лёгкого трепета перед новым знакомством загорелась во мне. Я сделал благовоспитанный короткий звонок в дверь. Подождал, прислушался, похоже, никого движения не происходило. Раздосадованно усевшись на крыльцо, положил рюкзак на колени и, слушая удивительное пение птиц, задремал. Находясь между бодрствованием и сном, я почувствовал, как мою спину овеял нежный ветерок. Вмиг пробудившись, повернулся, подхватив рюкзак, улыбнулся. В дверном проёме, положив смуглую руку на круглую золотистую ручку двери, стояла полусонная, но чертовски красивая женщина в тонком ночном убранстве, нескрывавшем изгибы, линии её стройного тела. Тонкий нежно-розовый бант хранился у неё на груди, из-под него выглядывали перламутровые шарики на кончиках двух шнурков. Чёрная волна тугих шелковистых волос спадала на открытое загорелое плечо.
– Хэрра! – восторженно произнёс я, поднявшись и отряхнув джинсы.  
– Виктор, – вяло и по-прежнему сонно проговорила она. – Что случилось?
От всплеска радости в груди я обнял её, вздрогнувшую от неожиданности. Придерживая потяжелевший от большого количества мелочи рюкзак около её спины, я поглядел в удивленные и необычные глаза. Наверное, поэтому у неё выходил огненный взгляд. Пелена сна сошла, явив, истину: глаза голубые с пёстрыми искорками от зрачка к наружному краю радужной оболочки. Она инстинктивно неуверенно обняла меня и, глубоко вздохнув, пригласила в дом.
– Тут столько со мной случилось, – виновато проговорил я, оглядевшись и поняв, что они только что переехали. – Раньше не мог, правда.
Она, медленно закивав, откинула со лба волосы, позвала в комнату для гостей: пустую и светлую с одним матрасом и комодом.
– Отдохнёшь, и поговорим позже, – чуть слышно сказала она, достав из комода два бледно-красных покрывала. Одно постелила на матрас, другое, сложенное, вручила мне.    
Я, наконец,  разувшись, излил нескончаемый поток благодарностей, на которые она ответила утомлённой улыбкой. Мой голос отзывался эхом, поэтому я заговорил тише.  
– А…где ванная? – отдыхать, не приняв душ, я совсем не мог. Сложилась такая традиция ещё дома в родном Омске.  
Показав, в какой стороне дома ванная комната, Хэрра отправилась в спальню. Я, прогулявшись от одного конца дома в другой, разглядел пока только необходимые вещи и несколько наверняка самых любимых картин. Телевизора не нашёл, не расстроился. Да, будто царские палаты – столько комнат с интерьером в европейском стиле! Тяжёлые хрустальные люстры разных форм не мог колыхнуть самый сильный сквозняк. Ванная комната просторная, с мягким резиновым полом, освещённая высоко расположенными окнами. Джакузи с переключателями управления водой и подающимся воздухом, находящимся под стеклянной крышкой – набалдашником, душевая кабинка, задёрнутая занавеской, украшенной бабочками и цветами. На тумбочке около стиральной машины на белом полотенце лежал деревянный изогнутый гребешок, маленькие ножницы и прочие  женские штучки. За раздвижной перегородкой я выбрал подходящее полотенце. Принял душ и в хорошем настроении отправился почивать. Проспал я недолго, струна, растревожившаяся пением птиц и звуком падения чего-то металлического, натянулась и не позволила неподвижно лежать. Я быстро встал и вышел из спальни.
– Доброе утро! – улыбнулся я, подняв деревянный поднос с двумя никелированными  бокалами. В охлаждённом кондиционером воздухе ощущался мягкий запах духов. Хэрра, наклонив голову, сидела в кресле. Её нездоровый вид оставлял отпечаток грусти на лице и взгляде под сенью длинных густых ресниц.
– Будь добр, поставь на свою тумбочку, – попросила она, мельком поглядев в окно, на калитку, где парнишка – почтальон, оставив велосипед у изгороди, опустил письмо в ящик. – Голова закружилась и я… – Её руки плавно легли на обнажившиеся из-под ночного убранства колени. – Тебе можно доверить ключ от дома?
– Конечно, – я быстро отнёс поднос с бокалами в комнату гостя и снова заговорил с ней: – Когда я начну работать?  
– Сейчас бумагу приготовлю.
Она протянула руки, с моей помощью медленно поднялась и принесла из своей комнаты кипу бумаг, закрепленных скоросшивателем, а так же бутылку апельсинового сока.
Разлив сок по бокалам, Хэрра прикрыла обзор на них своим стройным телом, призвала ознакомиться с контрактом и получить некоторую полезную информацию по работе подобного вида. Пробежав глазами по вводной части документа с печатью, в которой стояла надпись: “Заверено компанией “Travis” и сказано что-то про государство, что трудно поддавалось переводу”, я перевернул страницу. Внимательно читая условия контракта, убеждался в необходимости использования словаря.
– Как переводится вот это, затем…
Хэрра, прищёлкнув языком, взяла два бокала. Один подала мне, а свой подняла и произнесла тост, который, как показалось, был фразеологизмом, если я не смог понять про что он дословно.
– Обычный контракт на пять дней, – ответила она. – Без “социального номера”, поэтому нет мороки с возвращением налогов. Я возвращаю их сразу. Не здорово ли? Ты заключал с “Континентальными бассейнами” договор? Подобное и в моём документе. Без него я не могу принять на работу никого, даже такого милого юношу, как ты! – Хэрра капризно сжала губы и выглядела как маленькая девочка, которой не дали конфет.
– Ок, – согласился я, набравшись терпения. Я терпеть не мог документов и тому подобных бумаг. Нельзя поверить человеку на слово? Если таким образом продолжится проведение сделок и приём на работу, то в мире окажется больше ненужной бумаги, чем полезных и честных людей.
Отпив свежевыжатого апельсинового сока, я проглотил его не сразу, а перекатывал на языке и наслаждался вкусом цитруса. Поставив роспись в конце документа, я перевернул страницу и ужаснулся количеству непонятного подтекста. Надо было больше практиковать текстов официально-делового стиля, а я игнорировал их на парах практики перевода почти всегда. Не беда, подумал я, просто сделаю вид, что смысл понятен, и Хэрра напрасно сомневалась во мне. Поставил вторую роспись, и передо мной встал последний пункт заверенного документа – вопрос об оплате. Я невольно поднял голову, неуверенно посмотрел в пёстрые глаза, словно пытаясь прочитать ответ в них. Она неопределенно кивнула и, отвлекаясь на свои аккуратно подстриженные ногти, приблизила бокал к пухлым алым губам. Напишу восемь долларов – Проверю реакцию работодателя  (я использовал совет одного известного американского психолога), я ведь не дешёвка какая-нибудь, но почему-то пальцы не послушались – я вписал цифру шесть в графу “Expected wages1” (самая низкая почасовая оплата в Америке). Её глаза хитро сощурились, а поблёскивающие от сока губы вытянулись в забавную трубочку:
– Ну-у нет – я не оставляю хорошего работника без достойной зарплаты. Девять долларов в час. Не меньше шести-семи часов в день, можно больше, и час стоит двенадцать!..
– Класс! – оценил я, настроение поднялось на высокую отметку.
Время второго завтрака – ланча – стремительно приблизилось. Птицы сидели на ветвях яблоней и выводили звонкие трели. Под их необычное пение я сварил макароны, сосиски, пожарил три бифштекса, стушил ассорти из овощей. Забрызганную жиром плиту тут же начисто протёр. Я сомневался, что такая солидная женщина, как Хэрра, стала бы есть дешёвые продукты, на которых я просидел почти два месяца. Но нет, она восхищённая моими кулинарными способностями, положила себе маленькую порцию из всего приготовленного. Оживлённая безропотная манера держаться без напряжения сразу располагала к ней собеседника и снимала возникающую в таких случая неловкость.  Расспрашивая меня об Америке, хоть и время от времени со скучающим видом она поглядывала в окно, но всегда, глядя на меня, улыбалась. Солнечные лучи, как любопытные дети, заглядывали на светло-коричневую щёку Хэрры между слегка задёрнутых занавесок. Мягкость и добросердечие, отблески света, озарявшие милое лицо и пробивавшийся едва заметный пушок над губами, сияющий взор, наконец, мелькнувшая улыбка – казалось, созданы для счастья домашнего очага. Когда я начинал о чём-то спрашивать, то приходилось повторять дважды, потому как, отвлекаясь на свои мысли, она переспрашивала. Сама Хэрра из Лос-Анджелеса, решила твёрдо обосноваться в штате размеренной жизни – Вирджинии. Здесь хорошая спокойная работа, родственники, а главное – искренние друзья, большая часть бывших одноклассников. Чтобы как-то поднять ей настроение, я рассказал два запомнившихся на уроке фонетики стихотворения: Уильяма Блейка и отрывок из Роберта Бёрнса. Похлопав в ладоши, она доела сосиску и овощную смесь, а макароны оставила нетронутыми в тарелке.  
Достав письмо из почтового ящика, Хэрра внесла его в дом и открыла. Лицо её подёрнулось тенью недовольства, она даже украдкой покачала головой, затем, резко отбросив вторую сложенную бумагу на кресло, принялась изучать письмо ещё раз, словно выискивая скрытый смысл.
– Витя (я попросил обращаться ко мне так), прочти записку, что непонятно?
– Ясно!
– В супермаркете возьми только средство для стирки, а шампуни и остальные вещи –  фирменный отдел на втором этаже. Оставшиеся пять долларов заберёшь себе. Не щедрая ли у тебя хозяйка?
– Да, конечно!  
Хэрра выгоняла из гаража тёмно-красную “Феррари”, а я собирался в супермаркет на Tronton`s place, чтобы запастись заказанными моющими средствами. Взяв велосипед, который она выставила к двери, я выбрал на карте прямую дорогу.

 “Tronton`s place” – трёхэтажный торговый комплекс – гигамаркет, где сновали целые толпы и за каждым углом с тобой здоровался охранник в тёмно-синей форме. На арках при переходе из одного отдела в другой сияли неоновые огни реклам дешёвых и качественных вещей, бонус-цены на продукты, перевод которых я не знал, зазывалы проталкивали билеты на новый скорее всего бюджетный (несобравший большую кассу) фильм. Показ проходил на первом этаже в конце короткого коридора, который при  всём желании пропустить очень трудно: два шустрых парня в яркой одежде с именем новоиспечённого режиссёра шли напролом от одной стены к другой. В занятые руки зевак с тележками или сумками они умудрялись вложить лощёную  бумажку. Так она попала и ко мне. Вдруг головы, казалось, загруженных заботами по горло людей резко повернулись в сторону, и крик: “Держите вора” заставил их вздрогнуть. Волнующий хор тревожных слов, затем громких выкриков раздавался везде, толпа показывала: “Вон он… там! Даже бросил сумочку!” Наконец два здоровенных высоких охранника уводили вырывающегося паренька под чёрны рученьки, который надрывал свой писклявый голос, бросаясь ругательными выражениями, созвучными с теми, с какими постоянно обращался к чёрным братьям Лок-Дог из фильма “Не грози Южному Централу”.
Посетители гигамаркета представляли довольно пёструю картину. Вот пяти или шестилетний ребёнок вытащил из тележки сэндвич в полиэтиленовой упаковке и протянул чёрному, заросшему длинной скатанной бородой человеку, по виду, нищему.  Мать ударила сына по маленькой ручонке, отобрав сэндвич и забросив на дно тележки. В правом крыле проходило шоу самого крупного человека в гигамаркете. В одну шеренгу выстроились несколько улыбающихся разномастных толстяков, махающих знакомым руками. Симпатичная мулатка в коротком светло-коричневом платье говорила в микрофон, измеряя на глаз длину выпирающих животов участников, которые прибывали и прибывали. Троих, не в меру упитанных, но признанных победителями соревнования пригласили остаться в закусочной и полакомиться сэндвичами с мексиканским острым соусом и футовой сосиской. Туристы, оказавшиеся во время смотра животов, фотографировались с толстяками и ведущей шоу, примеряли сантиметр на собственные фигуры.  
Стоило мне войти в дорогой фирменный отдел средств гигиены и заинтересоваться  шампунями, влажными салфетками, гелем для душа и перечисленными в списке кремами, как менеджер – высокая молодая мексиканка в белой блузке и чёрных брюках с блестящими полосами – засыпала меня благодарностями, выдала дисконтную карту со скидкой на пятнадцать процентов. Я потянулся к верхней полке с бритвенными станками и запасными кассетами за двадцать долларов, а она, мило поинтересовавшись, для кого я, состоятельный джентльмен, приобретаю вещи, достала нужную марку станка. Заплатив за вещи по дисконтной карте, радостно установил, что осталось намного больше, чем пять долларов.   
– Вы так добры! – ответил я фразой – клеше, изученной на парах практики говорения.
– Очень милый сэр! – похвалила меня менеджер вслед.  
 Спрятав двенадцать с половиной долларов в рюкзак, я взял для себя бритвенный станок в отделе под названием “Всё за один доллар!” Время поджимало – я не мог задерживаться долго, потому что должен был открыть дверь группе отделочников и комплектовщиков из магазина мебели (второе задание списка). Сняв цепь – замок на велосипеде, закрепил фирменный пакет на багажнике – и вот через пятнадцать минут проезжал мимо Серебряной башни. Не доезжая до дома, я издалека заметил грузовую машину и нескольких работников; один из них в костюме недовольно глядел по сторонам и приложил телефон к уху. Подъехав, я припарковал велосипед у гаража и сразу открыл дверь.
– Ага, вы за главного, сэр! – Он добродушно осклабился, тряхнув широкими рукавами пиджака. Выудив из кармана листок с планом дома, важно вошёл внутрь и позвал работников. Одни заносили различные предметы мебели, насколько же здесь потрачено, восторженно прикинул я, вторые доставили в комнаты ковры, гардины и занавески, третьи – отделочники (на их одеждах красовалась фигурная надпись “Decorators”), приготовив материалы, ждали указания к работе. В третьем задании я выступал в роли курьера, который должен был доставить ценную информацию, записанную на листе обычной бумаги, по адресу. Полюбопытствовав на содержание, понял, что произойдёт событие, связанное с похоронами. Обведённое чёрной пастой завтрашнее число и время указывало на начало похоронной церемонии, какую организовала Хэрра с участием бюро ритуальных услуг.
Передав бумагу по адресу старому джентльмену, я получил дружественный кивок и приглашение в дом, но пришлось отказаться: работа на этом не закончилась. Теперь я, как владелец дома, присматривал за рабочими и перебрасывался парой слов с менеджером по поводу выполнения работы без единого сучка и задоринки. Также Чак, так его звали, непрерывно контролируя   работу сборщиков мебели, выяснил, кто я такой вообще.
– Помогаю по хозяйству красивой женщине! – весело ответил я и в порыве радости  встряхнул звякнувший мелочью рюкзак.  
Как выяснилось: шутка, повторенная мною много раз, не являлась глупостью. Смысл многих шуток при переводе очень часто терялся. Наконец Чак, не долго думая, пояснил, зачем одинокие леди нанимают на работу таких молодчиков, как я. Хотя я заметил по азартно блеснувшим глазам, что парень и сам не прочь прислужить леди достойной восхищения.  
– Будь готов к неожиданностям, парень! – пригрозил он пальцем и, заметив неточность в выполнении работы, живо настоял на переделке.
Чуть сумерки сгустились, и Чак и его команда покинули Серебряную башню.          
Задания закончились, и я от скуки принялся рассматривать картины. Заострив внимание на серебряной бахроме сверкающих снежных пиков вершин, услышал заезжавшую в гараж машину Хэрры. Мир романтической мечты сразу уступил реальной действительности, когда я увидел её огорчённое и разочарованное лицо. Моя детская душа чутко улавливала перемены настроения.
– Что-то не так? – спросил я, чтобы уточнить причину разочарования хозяйки.
Сделав отсутствующее выражение лица, Хэрра окинула меня осуждающим взглядом и молча пошла в свою комнату, взяла ночную одежду, затем долго не выходила из ванной комнаты. Странная перемена заставила меня усиленно размышлять над произошедшим, дожидаясь в комнате. Звук льющейся воды прекратился, я выглянул: растянувшаяся на кафеле тень замерла, казалось, она долго рассматривала себя в зеркало. Я различил едва слышный звук флакона духов.     
Включив свет в своей комнате, она усталым голосом позвала меня. Я, вдыхая сладкий аромат тянущегося за ней шлейфа духов, прошёл в комнату, покорно сел на указанное застеленное покрывалом место кровати и внимательно вгляделся в лицо. В белом полотенце, свёрнутом на голове, она походила на араба с неискусно надетой чалмой. Под живыми влажными глазами пролегли тени сумеречного неба. Как некомфортно и неприятно я себя почувствовал, когда она вдруг заговорила тоном человека, которому, казалось, пришлось претерпеть столько, что нескольких слов явно не хватило бы.
– Почему ты заставил ждать мистера Ранга?
– Чака… – Удивился я. – Парень не жаловался.
Будто не услышав, она продолжила тем же холодным бесстрастным голосом:
– Ты не желал бы, чтобы твоя хозяйка имела дело со всякой дешёвкой из поддержанных товаров!
Я хотел было возразить по поводу многих значений слов, таких как “хозяйка” и тона вообще, но на глаза Хэрры внезапно навернулись слёзы. Она всхлипнула, залепетав что-то про мужа, который недостойно обращался с ней. Случайно подняв глаза в ту минуту, когда она пристально глядела на меня, спокойно сидящего, я понял, что совершил ошибку. Выражение её лица и сдавленный голос выдавали вспыхнувшие ничем не объяснимые в груди чувства. Я обомлел и, прокручивая в памяти моменты, подтверждающие мою непричастность к возникшему недоразумению, молчал несколько минут, пока Хэрра напомнила некоторые пункты контракта. Их смысл я не понимал, но попытался найти листок, на котором было точное время прибытия группы Чака.
– Он в рюкзаке.
Ещё утром её облик, безупречный и хрупкий, нежный и кроткий, а теперь – превратившаяся в злую бестию, женщина – ангел, стояла не двигаясь, точно тяжёлый мраморный памятник, какой ничто не могло сдвинуть. Всё, что мне оставалось делать – хранить молчание, в котором я, словно молнией поражённый, взирал ей, ожидая дальнейшего развития событий. И вот Хэрра, покрутив выключатель пальцем, погрузила комнату в полутьму. Плотно задёрнув шторы, воспользовалась тусклым светом, надёжно скрывшим выражение её лица, и взяла с меня обещание всегда выполнять добавочные задания.
– Да…но… –  глубоко запрятанное волнение вызвало подозрительность, какую я поспешил скрыть. – Что нужно делать?
Протянув руку, она зажгла поярче свет. В загадочном блеске глаз и разговоре, уводящим в дебри неестественных отношений, я чувствовал тайну, которую она старательно обходила стороной.
– Помнишь: переработка стоит дороже? – Хэрра проделала удивительно быстрый жест рукой, смысл его я понял не сразу, а лишь в процессе. Затем она медленно поднесла руку к одному из шнурков и спросила, что я готов сделать, чтобы увидеть хозяйку целиком.
– Что скажете, я ведь на работе.
При виде полуобнажённого тела, я судорожно глотнул воздух, словно пытаясь подавить внезапный приступ икоты. Моё лицо запылало, выдавая охватившую меня растерянность. Хорошо, что свет оказался не настолько ярок, чтобы выдать чувства, неожиданно вспыхнувшие во мне. Но она, закинув голову, несдержанно засмеялась, потрогав свою грудь так, словно никогда не дотрагивалась до нежного тельца невиданного зверька. При слабом золотистом свете кожа вокруг сосков напоминала лепестки завядшей розы с присущей этому цвету самозабвенной горячей страсти. Чрезвычайно приятный пурпурный цвет сосков притягивал мои губы и, казалось, что усталость, смятение поиска смысла жизни, точно большой пожар, полыхавший на дальнем чужом поле. Но что-то отдёрнуло меня, заставило медлить.
– Не серди меня. – Хэрра подошла ближе, скинула одежду целиком, откинув её ногой к тумбочке. Осталось лишь белое полотенце на голове.
Свет превращал тело Хэрры в золотисто-малиновый цветок, жаждущий страстной любви. С неописуемым изумлением я смерил великолепное тело взглядом. Изнанка пупа нежно-красная, как бутон цветка розы.
– Подождите…это значит… – Из-за сильного волнения я начинал задыхаться, делая паузы в неожиданных местах. Она приблизилась настолько близко, что татуировка чёрной розы, проколотой спицей, на её гладком лобке, казалось, увеличилась до огромного размера и сейчас поглотит меня.
– Но ведь…это… – Я отклонился назад, уперев руки в кровать. Она забралась с коленями на кровать, заползла на меня, затем, надавив телом, заставила лечь. Зачем-то её рука шмыгнула под одеяло. Два пальца выудили белую крохотную пилюлю, вдавили в мои непроизвольно раскрывшиеся губы. Повинуясь внезапному страху перед блеснувшими огнём глазами, я проглотил.
Наконец чувство спокойствия, безмятежности и лёгкости пришло, сладкая нега медленно растеклась по телу. Мирские заботы, скорби и лишения не интересовали.
– Что такое? – спросил я по-русски. Мышцы тела стали настолько лёгкие, что я даже не способен пошевелить ими. Она, стиснув мою талию бёдрами, приподнялась. Мои глаза,  расширившиеся от изумления, странной безвыходности, пристально смотрели на неё,  пытаясь сохранить каждый штрих безупречного облика женщины. Как будто я больше не имел власти ни над своим телом, ни над разумом – narcotic1?
– Молодец, мальчик! – Хэрра погладила меня по лбу и щекам, нежные кончики пальцев ласкали мои губы. – Какие мягкие!  
  Губы женщины, точно два пьянящих сладостью леденца, прилипли к моим. Мне, неподвижному и захолонувшему, чудилось, будто мир существовал только между нашими губами и телами. Она слегка приподнимала голову, и ничего, кроме закрытых глаз, я не видел. Потом влажные волосы упали мне на лицо. Чёрт, когда она успела снять полотенце? При мысли, что потерялся во времени, я вздрогнул и, наконец, почувствовал свои конечности. От неожиданно мелькнувшей в моих глазах искр страха, казалось, у неё потеплело на душе. Хэрра, загадочно улыбнувшись, сказала, что теперь хочет другого. Неважно, что хотела моя хозяйка… я всё-таки назвал её “хозяйкой”! Что там говорить – я, безвозвратно заплутав в обильно разросшихся зарослях чувств, совсем забыл о времени и  обещании сообщать матери  новые координаты.
Сладкому туману моей памяти не удалось сгуститься, принять чёткие очертания, что именно произошло, что я от злости укусил её за внутреннюю часть бедра. Она, приподнявшись и нависая надо мной, стерпела, лишь прошипев, точно змея перед поглощением крупной умерщвлённой добычи.
– Ах ты, негодник! – пробормотала она. – Кто работает без одежды?
Действительно, судорожно покрутив головой, я обнаружил, что джинсы и майка, белые плавки лежали в изголовье кровати. Волна приятного жара нахлынула в моей груди, и я сейчас же хотел окунуться в мир, чуждый тоске, растревожившим меня чувствам и низменным мыслям. Бурлящий поток чувств смёл плотину сдержанности, хлынув горячим водопадом обрывков слов, произнесённых в исступлении.
Прошло некоторое время, пролетевшее для меня сладким и одновременно жутким моментом. Прежде чем попрощаться до утра, Хэрра, нарядившаяся в ночное убранство, успокоившаяся, умиротворённая, словно раненый солдат, которому ввели приличную дозу морфия, попросила оставить в корзине для белья носовой платок. Выполнив просьбу, я вернулся по тёмному коридору к двери Хэрры. Она оказалась закрытой, внутри не горел свет, и казалось пусто.
– Может, заснула, – подумал я, держа под мышкой джинсы и майку.
Выпив два стакана сока из холодильника, я лёг на матрас в своей комнате и скоро заснул.
Чувствуя тепло пробивавшихся из-за занавесок солнечных лучей, я поёжился под покрывалом, не открывая глаза. Приход раннего утра ассоциировался у меня со сладким пением птиц, а иногда с докучавшим резкостью звуком газонокосилки или “садового пылесоса”, который устранял пыль, сбитые ветром листья и разнёсшиеся по траве соринки. Я бы рад мерно поколыхаться во сне часок-другой, но докучливый, словно мелкий дождь, неприятный и резкий скрип башмаков заставил всё-таки открыть глаза. Сквозь сидящие на длинном красноватом носу линзы в тонкой золотистой оправе меня поедали два бледных рыбьих глаза. Худое бескровное лицо человека наглядно свидетельствовало о  богатом жизненном опыте гуляки – алкоголика.
– Доброе утро, – как ни в чём не бывало, сонно пробормотал я. В мелькнувшей тени улыбки, обнаруживающей два золотых зуба, сошлось мрачное неестественное добродушие.   
Он, поправив гофрированную оборочку воротника, отдёрнул пиджак за края, как показалось мне нервно и недовольно. Его большие ноздри подёргались точно у собаки – ищейки, учуявшей тайник. Резко повернувшись на пятках каблуков туфель, он вышел из моей комнаты. Через минуту раздалось всхлипывание Хэрры, затем её ослабший голос, просивший оставить в покое. Я не лежал больше – в груди полыхнуло пламенем, мгновенно смахнувшим сон, чувство ответственности за хозяйку вынудило меня подскочить и выбежать на помощь. Влетев в комнату, я увидел хрупкую, беззащитную женщину, вырывающуюся из лап злодея. Очки валялись на полу, а сам он крепко сжимал её запястья и сквозь зубы цедил угрозы, выдавливая слова, то на английском, то на испанском языках. Не опасаясь раздавить очки, я резко приблизился и схватил наглеца за шею. Она показалась мне слабой и тонкой, словно у гусёнка, поэтому из мёртвого замка ему оказалось не выбраться. Он застонал, отпустив плачущую Хэрру, закрывшую лицо ладонями, пытался высвободиться. Не вышло, как ни старался выбраться, впиваясь в мои руки ногтями.
– Довольно, Витя! Генри… –  залепетала она, испуганно глядя на его посиневшее лицо. Я отпустил, потерев исцарапанную правую руку. Он, сглотнув, некоторое время сидел на полу, осторожно ощупывая шею задрожавшими руками. Взгляд, который тот бросал вокруг, сделался пустым и непонимающим. Наконец, подняв голову, заметил меня будто впервые. Рыбьи глаза загорелись, он фыркнул и, подняв очки, медленно, опасаясь нового нападения с моей стороны, встал. Перекинувшись несколькими резкими фразами с Хэррой, незамедлительно покинул комнату и  дом.  
Чувство выполненного долга принесли в  душу необычайную лёгкость, словно крону дерева освободили от старых веток. Заступиться за женщину мог только настоящий мужчина, каким я ощущал себя.
Утро выдалось пасмурное. В небе висели большие ленивые мокрые тучи, тёмные, как сажа, посередине белые, сияющие по краям.
Я ожидал хотя бы каких-нибудь объяснений происшедшего, но она не торопилась, пригласила позавтракать. Умело хозяйничая за столом, попросила выбросить из головы всё, что случилось со мной вчера вечером. Хэрра, разделив кусок торта на небольшие дольки, рассказала, что бывший муж – состоятельный бизнесмен, который после свадьбы начал обращаться с ней, как с вещью. Теперь, подав документы на развод, она желает получить компенсацию за причиненный вред. К тому же её любимый попугай до сих пор не с ней.
– У вас есть дети? – спросил я.
Она вмиг погрустнела, отрешённо поглядев в окно на косую линию дождя.  Дети – мечта каждой женщины и выражение на лице Хэрры приобрело глубокую печаль. Со смирением неизбежности, она произнесла:
– Я не отчаиваюсь – их отцом не может стать недостойный человек.
Никаких покупок на сегодня я не делал. Единственным заданием оказалось сопровождение Хэрры на похоронах двоюродного брата. Нарядившись в чёрное длинное платье и надев платок, она позвала меня.
– Ва-ау, – вытянув губы, оценил я, как настоящий американец. – Вы прекрасны!
В гигамаркете она подыскала мне одежду, соответствующую случаю.
Дождь прекратился, но небо, забросанное клочьями облаков, навеивало тоску. В бледном мареве, окутавшей листву, трепетал лёгкий оттенок грусти.
Оставив машину на стоянке среди других, мы присоединились к  группе пришедших проститься с умершим. Дорога пересекалась мостом через искусственную реку. Скорбь по ушедшему брату казалась вполне искренней.   
На гладком асфальте площадки, окружённой вековыми дубами, спускающейся на ухоженный погост, собрались знакомые, друзья Хэрры. Все в тёмных костюмах и платьях, там же работники из похоронного бюро во главе со священником.
Мы шли вдоль металлической изгороди, пиками уходящей в небо; с неё, вспархивая, точно напуганные, улетали дикие голуби. Пропустив под арку молчаливого священника, мы спускались за ним по лестнице. Отсюда виднелись прямые ряды аккуратных мраморных памятников. Из-за их маленького размера они казались игрушечными, ненастоящими, крохотными хранилищами чего угодно, только не человеческого праха. Я привык  к разномастным монументальным памятникам на российских кладбищах.

 Блекли яркие очертания облаков, но их тонкие, разделённые солнечными лучами барашки продолжали безостановочное движение.
 Телефон Хэрры зазвонил и по включенной громкой связи я понял, что группа Чака, на месте. Вернувшись, мы пообедали в тишине, нарушаемой звонким голосом менеджера, который отчётливо произносил работникам практические советы и наконец вносил в дом некоторые строительные материалы. Шум вносимой мебели, расстановка также слышались на кухне. Хэрра открыла свой кошелёк и показала кредитную карточку с логотипом: “FG1”
– Недалеко банкомат. Можешь взять двести пятьдесят долларов. Возвращайся и приберёшься в подвале. Там такой бардак, – покачала она головой. – Разложишь книги и журналы по полкам, посуду тоже.
Сняв заработанные деньги, я заметно повеселел. Как здорово держать в руках наличные: две купюры по сто долларов и одну – в пятьдесят!
Подвал представлял собой широкое душноватое помещение без кондиционера. Открыв два единственных окна, я не получил нужного проветривания. Включив свет, я разглядел помещение целиком. Старые громадные шкафы стояли у стены, словно бывалые солдаты, способные дать фору любому новичку. Два “древних” комода, окружавшие прямоугольный стол с кучей пыльных книг, журналов, открыток. Несколько фотоальбомов, в которых я нашёл и чёрно-белые фотографии из детства Хэрры. Стулья и табуретки, выцветший пуфик составлены в угол, где хранилась пожелтевшая картина, накрыт брезентом проигрыватель виниловых пластинок. У дивана в открытых коробках лежала посуда. Повсюду белели крошки пенопласта.  
– Разобраться с таким количеством вещей за день невозможно! – подумал я, приступив к работе.
Разложив по полкам шкафа треть книг и журналов, я посмотрел на электронные часы, которые случайно нашёл при сортировке. Я трудился несколько часов, что было странно для меня, потому как от физического труда я отлынивал. Не заметил, как за окнами потемнело. Лишь выключив свет, обнаружил, что подошло время ужина.  Взмокнув, как ломовая лошадь, я решил отложить дело назавтра.
Хэрра была дома; об этом свидетельствовала обувь на кафельном полу коридора. Комната хозяйки закрыта, и свет внутри не проглядывался, я подумал, что она спит. Хотел было подкрепиться, затем принять душ перед сном, но услышал голос из дальней комнаты. Насторожившись, осторожно пошёл туда. От предчувствия неизбежного заныло в груди, я сглотнул, замедлив шаг. Набираясь сил для решительного разговора, в каком я должен умело преподнести свою крепкую личность.
Хэрра сидела в новом кресле, накрывшись покрывалом, лишь обнажены её стройные ноги, ногти которых накрашены чёрным лаком. Янтарный свет изящного торшера освещал красиво выделявшиеся формы груди и талии. Некоторое время она мечтательно глядела на небольшой круглый аквариум на столе и не говорила ни слова.
– Сделал? – спросила она монотонно.
– Справиться за два-три часа невозможно, – в голос ответил я и решил не поддаваться ни на что, скрестив руки на груди.        
Окинув комнату рассеянным взглядом, я не взглянул на неё. Молчание угнетало, я недовольно помялся с ноги на ногу. Моя нервозность, как у того, кто готовился совершить смелый поступок, требующий серьёзной борьбы мыслей. Прежде чем в голове появились нужные слова и желание высказать их, моя по жизни нетерпеливая природа заставила напрячься и раздражённо протянуть:
– Weell1!..
Моя тревога, сосредоточенное выражение лица, готовящегося к серьёзному решению, не ускользнули от рысьих глаз Хэрры. Пальцы, мгновение назад беспокойно постукивавшие по подлокотнику кресла, задрожали от ярости. В больших выразительных глазах застыли точки зрачков, суровый взгляд которых она обрушила на меня:
– Иди ко мне!
– Я приму душ.
– Ты не в поле работал. Не серди меня!
Её сердце превратилось в кусок льда. От заботливого ангела утром остался лишь облик.
– Помнишь, ты проглотил кое-что? Больше одной пилюли принимать нельзя…
– Да я не…
– Смотри: что ты сделал со мной! Где моя одежда? Закон строг и к людским желаниям тоже. Я тебе нравлюсь? Признайся!
– Да, конечно.
Несмотря на то, что каждый вечер я запоминал как мучительно-сладкий искус, но желание осветить жизнь ослепительным мгновением новой поэзии – чувством низменно-прекрасного – не переставало владеть мной, даже, когда я покинул очаровательную хозяйку из Балтимора.
А сейчас, обнажённый и покрывшийся гусиный кожей, овеянный холодом тревоги  непривычной обстановки, я выполнял желания госпожи.
– Почему бы не сбежать из дома, я заработал прилично! – задавал я себе вопрос. – Главное – ел вдоволь!  
Будто бы моей воле не хватало острых зубов, способных прогрызть камень власти женщины. Я даже подумывал о том, как бы не вернуться из магазина: взять и прямиком отправиться на остановку, узнать время автобуса, но… Закон воображения госпожи Хэрры крепко отпечатался в моей голове, стал бесконечной преградой на пути мыслей. С одной стороны, с твоим телом обращались искусно и приятно, как в блаженных мечтах, но с другой – когда вели себя так бесцеремонно и дерзко, у твоего тела, казалось, был другой хозяин, и лишь мысли можно скрыть от него.
Контракт истёк утром последнего дня, указанного на бумаге. Я собирался, не думал, что покидать Хэрру окажется столь трудно. Скверное чувство посетило, едкое вещество негодования разъедало душу. Словно я уходил от любимой женщины, с которой испытал несчётное количество счастливых моментов, и ничего не мог поделать.
Она проводила меня до фонтана, в чем снова набиралось большое количество монет. Не выдержав, я обнял её крепко, глубоко вздохнул. И когда Хэрра сказала, что моё место вскоре займёт работник постарше, я нахмурился, словно  ревновал, а она только улыбнулась, оставив поцелуй на моей загорелой щеке.
День, насупившись грозовыми тучами, грозил проливным дождём, поэтому я торопился под посадочный навес Грей Хаунда.